Не так ее воспитывали родители, совсем не так. Когда она невольно оказалась впутанной в эту паутину лжи, с каждым днем затягивающую в сети все крепче?
Отец, узнав о душевных терзаниях Калы, наверняка велел бы ей следовать собственному сердцу, но что прикажешь делать, когда показания сердца и разума расходятся? Умом она прекрасно понимала, как следует поступить, но казалось будто каждая клеточка тела противится этому.
Раджан — выбор, сделанный не под властью чувств, а с холодным расчетом. Он добр, мил, ласков и смотрит на нее, как если бы на планете не существовало больше других женщин, но она так и не смогла полюбить его. И было бы справедливо, если бы жених узнал об этом из ее уст, но Вольфганг отрезал все пути к отступлению одной своей фразой.
Проблема заключалась не в том, что Кала не была готова бороться за него, все сводилось к тому, что сам Богданов не хотел этого. Вопреки тысяче и одному доводу, которые Дандекар была готова рассказывать мужчине хоть каждую ночь, подобно Шахерезаде из старинных персидских сказок, Вольфганг ясно дал понять, что лучше знает, как ей следует жить дальше.
«Вот почему ты должна выйти за Раджана».
От собственного бессилия Кала ощущала себя опустошенной несколько последних дней. Райли была в безопасности, казалось, больше никому из них ничего не угрожает, но спокойствие бесследно исчезло, уступив место растерянности. Даже любимая работа не приносила былого удовольствия, превратившись в очередное рутинное занятие, которое, впрочем, требовало сосредоточенности и хоть ненадолго отвлекало от тягостных мыслей. Возвращаясь домой, Кала жалела, что не может сразу заснуть и проспать до следующего утра без сновидений, чтобы начать новый день, проведенный в режиме автоматизма.
И сегодня ей опять не спалось, хотя время было позднее. В кругу семьи, казалось бы, должно было стать легче, родные люди лечат самые тяжелые душевные раны, но избежать вопросов, когда же будет назначена та самая знаменательная дата, не удавалось: и отец, и мать живо интересовались, как долго им еще придется ждать. Сколько еще она будет оттягивать день свадьбы, учитывая, что первая церемония закончилась неудачно — невеста просто потеряла сознание? Второй раз объяснить это волнением не выйдет. Лежа на постели, Кала гипнотизировала взглядом обручальное кольцо. Бриллиант, причудливо переливающийся в свете лампы, казался холодным и неуместным на руке. Помедлив, она все-таки сняла подарок, символизирующий помолвку, и бережно положила украшение на тумбочку. Раджан поймет, если она признается во всем. Родители будут огорчены, ведь уже давно считают Расала членом их большой семьи, но продолжать лгать Кала совсем не хотела. Ей казалось, что правда красными буквами написана на ее лице, и окружающие все и без того поняли, просто молчат и наблюдают, ожидая, когда же ее совесть даст о себе знать.
И ни бог, ни богиня не хотели помочь запутавшейся душе. Всегда, когда предстоял ответственный день, нужно было принять важное решение или просто чтобы какое-то событие прошло хорошо, Кала обращалась за помощью к силам, куда большим, чем самый одаренный человеческий разум мог представить. Но почему-то именно сейчас, стоило ей оказаться на перепутье, божества хранили царственное молчание и предоставили разбираться со всем самой.
Поднявшись с кровати, Дандекар подошла к гардеробу и открыла его. Кроваво-красные свадебные одежды, богато расшитые бисером, все еще были здесь. Она-то наивно понадеялась, что, как по волшебству, одеяние испарится. Закрыв дверцы, Кала с глухим стоном прижалась лбом к шкафу, на несколько мгновений смыкая веки. Никогда прежде она не чувствовала себя так отвратительно.
Его взгляд буквально ощущался кожей, равно как и присутствие. Медленно обернувшись, она  всматривалась в серые глаза, ища там ответы на каждый свой вопрос, но вместо этого нашла только собственную погибель.
— Почему ты пришел сейчас? — А сердце, предательски и коварно, забилось чаще.

Когда ты крепко связан с другим человеком, как будто тысячи нитей протянулись от тебя к нему и наоборот, становится сложным даже различить, кому и какие чувства принадлежат. Кала хотела бы, чтобы появление Вольфганга расставило все по своим местам, но вместо этого испытала только большее смятение — казалось, ее собственную растерянность приумножили в два раза.
Его вопрос звучит жестко, и хлестким ударом бьет куда-то под дых. Она хмурится и скрещивает руки на груди, защищаясь, пытаясь оградиться от боли, которую причиняют слова Богданова. Как можно торопиться связать себя узами брака с человеком, к которому не чувствуешь ничего? Как можно обманывать того, кто готов буквально дотянуться до небес ради тебя, не требуя ничего взамен? Как можно отплатить на доброту мыслями о другом человеке и, закрывая глаза, представлять совсем не лицо супруга? Браки заключаются на небесах, но Дандекар всерьез сомневается, что боги одобрят подобный союз, построенный без взаимности, а просто из чувства долга.
И Кала понимает, что любое ее оправдание прозвучит глупо, может, даже по-детски инфантильно — ее возлюбленный к любви относится совсем иначе; вместо ответа она осторожно обходит Вольфганга, чтобы запереть дверь. Родные и без того считают, что у нее на фоне сильных эмоциональных переживаний из-за стресса перед свадьбой поведение стало странным, ни к чему им слышать, как она ведет беседы сама с собой — гостя из Берлина никто из членов семьи увидеть не сможет, как и поверить, что Кала разговаривает не с пустотой.
— Потому что я не хочу прожить свою жизнь во лжи, обманывая и себя, и его, — она могла бы перейти в наступление и ответную резкость, но вместо этого говорит все, как есть. Если уж с Раджаном быть честной не получается, то с Вольфгангом Кала не хочет что-то утаивать или недоговаривать. Знает, что он все поймет, если она умолчит о чем угодно — слишком тесно переплелись их души. — И тебя, — после недолгих колебаний добавляет девушка, переставая буравить взглядом пол. В последний раз, когда они виделись, Вольфганг едва взглянул на нее, и теперь Кала мучительно боится тратить драгоценные минуты, занимая себя разглядыванием своей комнаты, когда может еще раз всмотреться в любимое лицо.
— Если ты пришел поговорить со мной о свадьбе, то сделал это напрасно. В ближайшее время я скажу Раджану, что хочу расторгнуть помолвку. Если ты желаешь мне счастья, то не пытайся настоять на этом браке, потому что тогда обречешь меня каждый день смотреть на нелюбимого человека. — Ее голос звенит от плохо скрываемого напряжения, а в глазах неприятно щипет, словно Кала вот-вот заплачет. Но она пообещала себе больше не проронить ни одной слезы из-за этого — в конце концов, она хочет поступить правильно, разве есть причины плакать?
Вольфганг назвал себя монстром. Но Кала видела в нем свет, за который хотелось сражаться до последнего вдоха. Любовь сильнее ненависти или страха, сильнее чувства мести. Из-за нее начинались войны, воздвигались и рушились города, благодаря ей зародилась сама жизнь. Любовь может толкнуть в бездну, а может помочь удержаться на плаву. И больше всего на свете Кала хотела, чтобы Вольфганг это понял также ясно, как осознает она сама. Любовь — это свет даже в самом темном царстве.

Они говорили, спорили и не желали слышать друг друга. Слова словно уходили в какую-то невиданную черную дыру, вроде бы значимые и вместе с тем пустые, не несущие никакого смысла. Кала действительно хотела сделать несколько шагов вперед, преодолеть расстояние, разделяющее их, но пропасть, протянувшаяся между ними, была куда страшнее этих несчастных сантиметров.
Вольфганг упорно стоял на своем, не давая даже шанса. Как можно отказываться от того, к кому тянется твое сердце? Она могла бы бросить ему в лицо эти злые слова, могла бы попросить уйти... Но не сделала ни того, ни другого, продолжая неотрывно смотреть на человека, который отказывался признать себя ее судьбой, одновременно с этим рассуждая о властном фатуме, от которого не сбежать.
— Не мир, в котором ты живешь, держит тебя, ты сам считаешь себя узником. Вольфганг... —  Его имя сладкой горечью отдается где-то в груди всеми несказанными словами, которые он должен бы был услышать, но не хочет. — Ты говоришь о судьбе, но ведь именно она свела нас. — Кала помнит, каким пристальным взглядом он проводил ее в их первую встречу, и как она сама засмотрелась на незнакомца, словно зачарованная. Помнит, как обвинила Вольфганга, что он разрушил ее жизнь, сорвав свадебную церемонию. Но ведь в тот момент, когда Дандекар осознала, что свадьба не состоялась, она испытала... Легкость. И странное притяжение к человеку, который испортил самый главный день ее жизни.
— Когда ты появился на церемонии, все, что ты сказал мне: «ты ведь его не любишь». Ты знал это тогда и знаешь сейчас, потому что чувствуешь то же, что и я. — Ей кажется, что она разговаривает с упрямым ребенком, пока, наконец, не вспоминает, что Вольфганг, в отличие от нее самой, вырос в той семье, где любовь была слабостью. Кала не чувствует жалость по отношению к ребенку, воспитанному кнутом и необычайной жестокостью, но хочет доказать ему, что в мире много прекрасного. Самое главное — захотеть это увидеть. — Тогда ты сам сказал мне о любви, разве не так? Но теперь гонишь ее прочь. А ведь все, что ты делаешь сейчас — это пытаешься сбежать, пойти по легкому пути.
Раджан — воплощение надежности, уверенности в сегодняшнем и завтрашнем дне, это счастье для всей ее семьи, но ему никогда не стать счастьем самой Калы. Девушка, медленно приблизившись к Вольфгангу, — так подходят к раненому зверю, лишь бы не спугнуть его, — легко накрыла своими пальцами его ладонь и тихо выдохнула. Она устала от споров, которые никогда не любила, и еще больше измотана всеми событиями, случившимися в ее жизни за последнее время. Следует сделать выбор, даже если потом он причинит ужасную боль. Это лучше, чем продолжать существовать в неопределенном состоянии.
— Если ты считаешь, что поступаешь правильно, то я больше не буду тебя останавливать. — Полушепотом пообещала Кала, позволяя ему уйти сейчас, если захочет. Вот только она чувствовала те сомнения, одолевающие душу Вольфганга, его смятение. Или эти чувства принадлежат ей? Она убрала руку, внезапно засомневавшись, не переступила ли ненароком черту дозволенного, прикоснувшись к нему, чего хотела с самого его появления, и отступила на шаг назад. Но в карих глазах еще теплилась надежда. Ее не так-то просто убить, какие бы жестокие слова не ранили душу.
Для нас не существует третьего варианта. И никогда не существовало.

Между ними рушится та самая стена, разваливается до основания, рассыпается у ног без надежды на восстановление. Кала невольно думает, что именно так в ночь с девятого на десятое ноября сотни тысяч людей нарушали границы, уничтожая треклятую Берлинскую стену, не постыдившуюся разлучить самых даже самых близких. И ей кажется, что сейчас она способна хоть на сотую долю, но разделить то ликование, счастье, захватившие целый народ.
Это ли не квинтэссенция любви?
Вольфганг порывист и несдержан, он сжимает ее плечи с силой, но Кала не возражает. Схлестнулись лед и пламя, грозя уничтожить друг друга, но этот огонь для нее не пытка, а настоящее наслаждение. И сейчас, слыша эти слова, смотря в его глаза, она поверить не может, что еще несколько минут назад Богданов убеждал ее согласиться на брак с другим человеком, призывал отказаться от счастья, потерять в один миг все. Так торжествует любовь. Отрекаясь от сомнений, отрекаясь от вероятного плохого исхода и, самое главное, отрекаясь от демонов, существующих в каждом живом человеке.
— И не надо. — Выдыхает Кала, а ее руки уверенно ложатся ему на плечи в естественном жесте, словно это правильно. Поцелуй жадный, почти неистовый, но разве это удивительно? Они едва не потеряли друг друга, имели все шансы разойтись навсегда и все-таки... Все-таки сделали правильный выбор.
— Обещай мне, что больше ничего подобного не скажешь, — почти умоляет она, оторвавшись от его губ, касаясь самыми кончиками пальцев лица, очерчивая линию подбородка. — Обещай.
Кала не привыкла побеждать и занимать первые места, но сейчас испытывает неподдельное ощущение собственного триумфа. Или здесь нет ее заслуги? Все, что она сделала — это попыталась воззвать к чувствам, не к разуму.
— Обещай. — Настоятельно и неожиданно строго повторяет девушка, возвращая ему поцелуй. Смешно думать, будто они смогут держаться подальше друг от друга.
Раджан с его кольцом забыт, семья отодвинута на задворки сознания, о них и об объяснениях она позаботится после, все, что сейчас имеет значение — ее любимый человек, наконец признавший, что даже в его мрачном мире есть место чему-то прекрасному, светлому. Она целует его в губы, очерчивает невесомыми поцелуями его лицо, сильнее сжимает пальцами плечи, цепляется за него, как за свою единственную надежду на спасение.
Если Вольфганг проклят, то она готова гореть в аду вместе с ним, отринув все сомнения.